Светлая память всем нашим бабушкам (из истории села Кузрека).
Иканиха, бабушка Иканиха - так обращались к ней все односельчане и ребятня. А вообще-то - Березина Нина Андреевна (в девичестве Еланина) Ее имя - Иканиха - так приросло к ней, что когда пришло какое-то письмо Березиной Нине Андреевне, почтальонка была озадачена: кто же это может быть? (ее муж - Икан (Никандр) Иосифович Березин, потому и называли так).
Иканиха несомненно была уважаемым человеком в селе. Авторитет ее был признаваем всеми и заслужен был неустанным трудом неутомимой поморки. Все-то она умела делать: и детей растить и воспитывать, за домашним скотом обиход вести, прясть и вязать теплые узорные вещи, вялить-сушить и солить рыбу впрок, печь хлеба, пироги и рыбники, на костре не только могла сварить вкусную уху, но и испечь на углях из пригоршни муки и воюксы (тресковой печени) такие вкусные лепешки, что и нынче их вспоминают ее внучки. Не только "весь дом вела", но и мужской работы не чуралась.
Карбас проконопатить, просмолить, течь устранить, уключины в дрек (якорь) закрепить, рыбацкую снасть смастерить, бахилы зашить - тоже работников не искала. Стожок сена сметать, косу бруском подправить, кирпичи сделать, печь подремонтировать, все сама. И жизнь, и облик ее были олицетворением всех наших поморок, делящих с мужьями нелегкий рыбацкий труд и судьбу.
Овдовев, потеряв на войне приемного сына, она до последних физических возможностей вела промысел рыбы на море и озерах. С весны до осени, усадив в карбасок внучек, выезжала с ними в море. Это они маячили в море на коргах, где кузречане удили треску, в ненастье и в непогоду проверяли неводок на закрепленной тоне, под паруском или на веслах спешили к берегу, если море начинало штормить.
Можно было встретить Иканиху и на лесной тропе. В бахилах, с подоткнутым подолом сарафана, чтобы не цепляться за кусты, с мешком наперевес, в котором были озерные снасти и съестное, а то еще с косой и граблями на плече (если было время сенокоса), шла она к озеру. И как всегда, при ней были внучки. Изба ее была домом и кровом для семьи приемного сына, для наезжавших из Умбы внуков (детей дочери) и для многих "постояльцев", оказавшихся в Кузреке по каким-либо причинам. Определявшие на постой приехавших работники сельсовета знали: Иканиха приютит человека, не оставит без крыши над головой.
До последних дней она не изменила традиции носить одежду поморок - поморский сарафан, латушку, повойник. Придерживались этой традиции еще несколько бабушек в нашей деревне. По их ярким сарафанам, расшитым латушкам и повойникам, в которые они наряжались в определенные дни, мы догадывались о праздниках, которые не входили в число официальных, узаконенных властью. Признаюсь, я с большим уважением относилась к Иканихе, к своей бабушке - Наталье Михайловне и их сверстницам. Это были бабушки как бабушки, но и чем-то особенные. Они никогда не употребляли тех бранных слов, за которые людям бывает стыдно. Самые "скверные" слова в их лексиконе - лешак, лешачиха, оменыш, сказанные в сердцах, да и то сразу же следовало извинение: "прости меня, Господи". Хотя и неграмотными были те бабушки, но в каждой был какой-то нравственный стержень, житейская мудрость и осознаваемое человеческое достоинство.
Случалось видеть наших бабушек в гостях за праздничным столом. Дома-то им, как правило, приходилось хлопотать около праздничного стола, потчевать гостей. А вот в гостях быть - это другая грань поведения. Сидели чинно, потчевались в меру, похваливали угощение и хозяев. Чарку вина (всего лишь одну, не более, за все время застолья) выпивали постепенно, по глоточку. Если разливалась водка, а не вино, просили разбавить чаем - "сделать пунш". Отпивали хмельное по глоточку, еще и приговаривали при этом, как бы предупреждая самих себя: "как бы не стало худо", или "как бы не разболелась голова". Если разливалась брага, а умение "сварить брагу" в деревне ценилось особо, то и потчевались ею несколько иначе. Это больше напоминало дегустацию. Ограничивались тоже только "чашечкой" (или "получашкой", если она казалась слишком объемной). Тут уж вслух высказывались качества напитка: вкус, забористость (крепость), уточнялся рецепт, не без юмора прогнозировались последствия...
Наши бабушки не считали за труд присмотреть не только за своими внуками, но и соседскими, при случае могли и пожурить их за неблаговидные поступки. Вспоминается, как бабушка Елисеиха (Попихина Федосья Игнатьевна) в лес за ягодами всегда водила целый "выводок" внучат своих кровных и соседских. Бабушка Евламиха (Киршина Елена Степановна) не боялась брать ответственность за нас с сестрой (десяти и двенадцатилетних) отправленных с нею на опасный озерный промысел рыбы - весновку на три недели на дальнем лесном озере. Наверное, не только я, но и другие кузречане помнят доброту и сердечность, целебные прикосновения рук бабушки Киршиной Тасьи Михайловны, заговаривавшей нам синяки и ушибы, выпаривавшей в бане "шелковым" березовым или из разнотравья веником наши простуды и хвори, "ладившей", как принято было тогда говорить, заболевших. Именно деревенские наши бабушки заменяли детские сады и ясли, лечебницы и профилактории, были первыми нашими наставниками в жизни.
Светлая память всем нашим бабушкам.
Вот о дедушках, к большому сожалению, рассказать почти ничего не могу, так как редко кто из них доживал до старости. Своих кровных дедов не видела и не знала. Они ушли из жизни, не дорастив даже своих детей. По самому укладу поморской жизни мужчины всегда были на промыслах, а то и на войне. Эта участь не миновала и моих дедов, и других поморов. Немного тех, кому из наших деревенских мальчишек довелось "сидеть на тоне" с дедом и отцом, перенять промысловый опыт. К тому времени, что я помню (с 40-х годов) в деревне, пожалуй, и было-то всего два старика. Добрейшей души Михаил Фомич Попихин, да кряжистый, суровый, хмуро поглядывавший на нас, ребятню, если мы попадались на его пути, - Родион Игнатьевич Нестеров. Если и были еще кто-то из стариков к этому времени в деревне, то скрученные ревматизмами и радикулитами, они уже доживали свой недолгий век, не выходя из своих изб, свидетельствуя, сколь нелегка был жизнь в наших суровых краях.